Снегурочка и ее лики в русской культуре. Фрагмент книги Елены Душечкиной
Посмертный сборник статей Елены Владимировны Душечкиной (1941-2020), доктора философских наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета, известного специалиста по русской литературе и культуре, включает подборку работ, представляющих ее научную карьеру. Научные интересы Е. Душечкиной разнообразны: от особенностей повествовательной структуры древнерусских летописей до языка и образности авангардных песен, от тем оды Ломоносова до вопросов современной популярной культуры. Э. впервые обратилась к жанру дневниковой литературы, описывая праздничные циклы и ритуалы горожан, проблемы номенклатуры и взаимосвязь между именованием и литературным процессом. Этот том будет интересен профессорам, исследователям, студентам гуманитарных и социальных наук, а также широкому кругу читателей, интересующихся вопросами русской литературы и культуры.
Это отрывок из статьи «Белоснежка и ее лицо в русской культуре».
Белоснежка и ее лицо в русской культуре.
Дед Мороз и Белоснежка — неотъемлемые участники детского елочного ритуала. Процесс формирования образа Джеда Марорса в российской культуре был прослежен в моей недавно опубликованной статье «Мертвый Марорс: этапы большого пути» 1. Персонаж Белоснежки, о котором я рассказываю в этой статье, имеет мало общего с Дедом Морозом и имеет свою собственную историю, на которую сильно повлияла литература.
Как и другие мифологические персонажи, Белоснежка характеризуется определенными качествами и фиксированными чертами, такими как внешность, возраст, характер, место проживания, время участия в ритуалах и функции, выполняемые в ритуалах. Это привлекательная, дружелюбная, веселая и озорная девочка, одетая в белое, которая приходит из леса к детям с рождественской елкой. Она находится в дружеских отношениях с животными и птицами леса, которые служат ей и добровольно подчиняются. Он появляется в «человеческом» мире только в определенное время года (перед Новым годом), а в остальное время, похоже, отсутствует. Снегурочка прочно связана с Дедом Морозом не только родственными (она его внучка), но и тематическими отношениями — они одновременно (или почти одновременно) появляются на праздниках, принося лесных зверей и подарки для детей. Как помощница Санты, Белоснежка поддерживает связь с Сантой и детьми. Дети заранее знают об обязательном приезде, но вопросы о том, где бывает Белоснежка в другие времена года, о ее родителях, почему она никогда не стареет (в чем секрет ее вечной молодости?). Вопросы о следующем обычно не занимают. Белоснежка может принять участие в праздновании Нового года для взрослых или стать персонажем новогодних спектаклей или телепередач.
Мифологические персонажи могут быть уникальными, так сказать, существующими в единственном экземпляре (как, например, нерулы), или они могут представлять собой серию существ, функционирующих схожим образом (как, например, Санта или русалки). . В этом отношении Белоснежка уникальна. Подобно Деду Морозу, она может чудесным образом посетить рождественскую елку каждого ребенка. Разнообразие «Мертвого Марроу» и «Белоснежки» вторично и является результатом детских рождественских вечеринок, шоу и телепередач. Снегурочка определенно относится к категории положительных образов. Вся ее деятельность направлена исключительно на оказание благотворного влияния на детей 2.
Дискуссии о мифических персонажах основываются на следующих вопросах. Когда и как возник этот персонаж, как он сформировался, какие трансформации претерпел, какой культурной, социальной и исторической среде он «служит»? Попробуйте ответить на эти вопросы в связи с образом Белоснежки.
Исследователь современных традиций города пишет о «Мертвых воробьях» и «Снегурочках» следующее.
‘Эти популярные образы в масках, похоже, пришли со страниц русской литературы — в известном произведении А.Н. Островского Снегурочка, вдохновленная русским фольклором, наделяется магической силой поощрять добро и наказывать зло 3 .
Но если Дед Мороз и Белоснежка «каким-то образом исчезли» со страниц «Весенних сказок» Островского, то почему Белоснежка, которую мы знаем по «Детской елочке», не является внучкой Деда Мороза (который появляется в сказке Островского)? В произведении Островского мать бетналед — героиня Островского — персонаж «Весенних сказок», а знакомая нам заснеженная дочь появляется только под Новый год? И, наконец, в отличие от Белоснежки Островского, ее современная тезка не умирает (она тает), а, развлекая и награждая детей елочным пиром, уходит с Дедом Морозом в гости к другим детям. Год. Как видите, «Белоснежка» Островского во многом отличается от знаменитой спутницы Деда Мороза. Прежде чем стать современной Белоснежкой, героине «Весенней сказки» пришлось пройти долгий и трудный путь. Однако несомненно, что текст Островского был первой и самой решающей движущей силой формирования этого образа как в литературе и других видах искусства, так и в городских новогодних ритуалах. Его влияние в этом процессе является значительным, если не решающим.
Давайте восстановим историю формирования образа Снегурочки как литературного героя и как мифологического персонажа и обратимся к его истокам.
Если одним (хотя и не единственным) прототипом Деда Мороза был восточнославянский ритуальный Морозко (ритуал «вызывания» его на Рождество или Новый год широко известен), то образы Белоснежки в русских народных ритуалах не зафиксированы. Не существует он (в отличие от Леля) и в искусственно созданных псевдомифах XVIII века. Однако в фольклоре образ Снегурки/Снегурочки/Тионоколи известен из народных сказок о девушке, сделанной из снега и ожившей 4.
Эта снежная девочка отправляется летом с друзьями собирать ягоды и либо теряется в лесу (животные помогают ей добраться до дома), либо тает на огне (очевидно, на огне Купалы). . Последний вариант более наводит на размышления и кажется оригинальным. В нем отражен миф о духах природы, которые умирают при смене времен года (существа, рожденные зимой и из снега, тают и превращаются в облака с наступлением лета). Здесь становится очевидной связь с инициацией, календарным (купала) ритуалом прыжка через огонь (в этот момент девушка становится девочкой). Белоснежка как сезонный (зимний) персонаж умирает с приходом лета.
Первая известная литературная обработка народной сказки принадлежит Данилевскому, который опубликовал адаптацию сказки в свободной стихотворной форме в 1860 году. Этот текст представляет собой романтическую и поэтическую версию второй половины народной сказки. Здесь дедушка и бабушка лепят «снежки», надеясь сделать из снега детей. Когда «старый, с поникшей бородой» прохожий спрашивает, что они делают, старик отвечает: «Рожают детей!». и отвечает «визгом». Прохожие, которые видят святого старца, благословляющего дело созидания, говорят им: «Бог вам в помощь, старцы!». И его благословение помогает: сформировавшийся ребенок оживает и вскоре становится «Срезанной девочкой/Лусокдриас Негурка». Через некоторое время «Снегурочка стала прекрасной невестой / Белокурая Снегурочка». Весной за ней начинают ухаживать женихи, но она грустит с каждым днем и в конце концов тает на глазах стариков: «Она стала таять, как воск, / Покрываться мягкими парами, / Тихо кружиться в облаках / И в лучах» 5, по аналогии со сказкой о Белоснежке. Романтическая образность начинает развиваться в лирической поэзии. Примером может служить стихотворение А.А. Фета 1872 года «В замерзшем окне» («In the Frozen Window», 1872), в котором описываются черты снежной девушки, которая тащит главного героя за собой, хотя ее имя здесь не упоминается. / Чтобы показаться с тобой, / Бегущей по снежному полю, / Но в сиянии леса ты спряталась / На серебристом мхе пустыни…». 6. Сам образ этой мимолетной заснеженной девы был позже принят и развит в символистской поэме.
Вариант сказки о Белоснежке был впервые проанализирован А.Н. Афанасьевым в терминах «погодных мифов» во втором томе его работы «Славянские поэтические представления о природе», опубликованной в 1867 году 7. Под влиянием концепции Афанасьева у Островского возникла идея «сказки о весне». Идея была реализована в 1873 году, и вскоре пьеса была опубликована в «Вестнике Европы» и поставлена в Большом театре. Напомню, что современники относились к ней с удивлением и непониманием — Островскому не верили, «Белоснежку» критиковали в прессе и высмеивали ее текст, о чем свидетельствует материал, собранный В. Зелинским 8. Ф. Д. Батюшков в своем исследовании о происхождении «Белоснежки» Островского назвал ее «ранней, непризнанной, одинокой ласточкой» 9. Написанная вскоре опера Чайковского по мотивам произведения Островского также не имела успеха. Все это говорит о том, что в середине 1870-х годов читатели и широкая публика не были готовы принять символическую интригу «народной сказки о весне». Однако уже через десятилетие времена изменились, и в «Снегурочке» эта эпоха, казалось, подходит к концу. По мере приближения эпохи символизма «странные» работы Островского оказались весьма перспективными для использования и развития мотивов. Изображение. Растворившись в «Весенней сказке» Островского, Белоснежка начала жить своей собственной жизнью в литературе и искусстве, ассимилируясь, развиваясь и трансформируясь. Это касалось как текста сказки в целом, так и ее отдельных персонажей, особенно главного героя.
В 1879 году Н. А. Римскому-Корсакову пьеса не понравилась при первом прочтении, но он обещал написать оперу по произведению Островского:
… Царство Берендея показалось мне странным», — вспоминал позже композитор. — Зимой 1879-80 годов я перечитал «Снегурочку», и у меня, несомненно, возникли образы ее удивительной поэтической красоты. Напишите оперу на эту тему … 10.
Опера Римского-Корсакова была завершена в 1881 году, а премьера состоялась в 1862 году и прошла с большим успехом. После его создания началась новая жизнь проекта. С тех пор «Снегурочка» Островского тесно связана с оперой Римского-Корсакова.
1 См. также Душечкина Е.В. Душечкина Е. Дед Мороз: Шаги по большой дороге (160-летие литературной иконы) // Новое литературное обозрение. 2001. № 47. С. 253-262- См. также в этом издании См. также.
2 О персонажах народной демонологии см. Левкиевская Е.Е. Народная демонология // Славянские древности: этнолингвистический словарь: т. 5. М., 1999. т. 2. c. 51-56.
